СПРОСИ СЕБЯ, ДОЧКАКлавдия Васильевна Коневская толком не могла понять, что с ней происходит, в голове — сплошной сумбур: мечутся несвязные мысли или наплывают воспоминания, заслоняя и отодвигая на дальний план то главное, что не дает покоя и требует ответа. И вдруг поймала себя на этом: «Что ты, Клавдия, увертываешься, мечешься, как зайчонок в западне? Постыдись, на тебя ли это похоже. Завтра же утром придешь в цех, к начальнику и прямо скажешь «да» или «нет», — приказала себе. За многие годы одиночества она привыкла рассуждать сама с собой, иногда даже вслух. В доме никто не мешал ей вести молчаливый диалог. Мамы давно уже нет, остался только сын. И тот несмышленышем был — не поговоришь с ним, а подрос — свои интересы появились. С работы придет — сразу тянется в компанию товарищей, в клуб. И опять Клавдия одна со своими думами, когда веселыми, когда грустными. Сейчас, например, коротает вечер за спором, начатым днем в цехе с Зоей Федоровной Мизер. Надо же понять, добраться до сути дела, почему руководство фабрики так настойчиво вводит щекинский метод работы. В одном месте сократят людей — на другом добавят, где-то станет легче, а где-то тяжелее. Как в поговорке, хвост вытащил — нос увяз! Бестолковщина. Кто знает, может, и тут есть резон. В ответ слышит спокойный, рассудительный голос Зои Федоровны: — Нужда и вынуждает, дорогая Клавдия Васильевна. По всей фабрике нехватка рабочих рук, не только в нашем бумцехе. Вон сколько оборудования добавилось после реконструкции. К тому же кого-то поманила романтика Тюменского Севера, а кто-то за длинным рублем подался из родных мест. — Что людей не хватает, это ясно, арифметика тут простая. Но что изменится от перестановок? Сумма-то не меняется. — Еще как меняется! Не чурки передвигаем, а людей. И верим в них, в их способности и главное, сознательность. Если, к примеру, оставить в бумцехе по одному дежурному электрику в смену вместо двух, и это вполне посильно каждому, то сразу высвободится несколько готовых, квалифицированных электриков для работы на ТЭС. Выгодно? Да. К сожалению, далеко не все из электриков дали согласие обслуживать два машинных зала — убоялись. Сами-то как смотрите, Клавдия Васильевна, на наше предложение? — Что я... Она-то хорошо помнит, каким было энергетическое хозяйство фабрики в годы войны. Никакого сравнения с тем, что есть сейчас — и больше его, и сложнее намного стало. — Как все, так и я, — ответила неопределенно. Вроде дала согласие, вроде и нет. Подумать надо, непривычно ей принимать решения с бухты-барахты. — Ну, смелее, решайтесь, подталкивает 3. Ф. Мизер. — Ведь зарплату сразу увеличат на треть. — Причем тут деньги. Хотела сказать, что всех денег не заработаешь и что потом никакими деньгами не откупишься от позора, если не справишься с работой. Подумала, но промолчала. Посоветоваться бы с кем-нибудь из близких, да не с кем. Тогда, весной 1944 года, после школы-семилетки Клава могла спросить у матери, как быть, какой выбор сделать: на фабрике ей предлагали два места работы — учеником счетовода в расчетный стол или токарем в цех. Мама, совершенно больная женщина, наверное, хотела, чтобы ее дочь, единственная опора и утешение на старости, выбрала себе дело полегче и почище. Всхлипнула от жалости: ведь совсем дитя, а уже — на фабрику. Куда денешься — жить-то не на что. — Какая я советчица, ты уж сама решай, Клавушка, — молвила, сжавши сердце в кулак. — Помни, доча, жива буду я или помру, Коневские никогда не искали легкой жизни. Что отец твой родной, Василий Степанович, что дядька твой, Александр Степанович, из первых большевиков на фабрике, вперед всего ставили общее дело, а не свой интерес. У них и спроси совета, дочка. Клава выбрала цех. Потом перевели ее дежурной электрощита, потом бригадиром электриков, дежурной электропривода в бумажный цех. Долго работала в смене мастера Мизер, которая теперь цех возглавила. Верит ей, понимает ее Клавдия Васильевна, а все-таки не решается так, сразу заявить, как иные выскочки-хвастунишки: «Одобряю, принимаю целиком и полностью...». А как на ее месте поступил бы сейчас отец? С фотокарточки, что в рамке под стеклом, он смотрел сосредоточенно, чуть с укором: «Испугалась трудностей, дочка?» — «Нет, папа, к тяжелой работе я привычная. В войну нужда всему научила: и сапожному, и швейному делу, и плотничать наравне с мужчинами могу».— «Значит, ответственности боишься?». — Есть маленько». — «Не гоже, Клавдия. На тебя люди оглядываются, ждут, что скажет орденоноска». — «Так это ж давно, еще в 1971 году, за восьмую пятилетку наградили орденом Трудового Красного Знамени». — «Награда дается за прошлые заслуги, но это и аванс на будущее, на всю твою жизнь». Теперь она знала, что сказать в цехе. (И.Е. Лоза, «Дети свободы», газета «Знамя труда» 10 января 1987 года, № 4. Окончание следует. Начало в № 142 за 1986 год). |